свои недостатки - высокомерие, пристрастие к политическим интригам и почти абсурдная степень тщеславия (у него было два больших зеркала, расположенных друг напротив друга, чтобы любоваться собой в форме). Но он был первоклассным профессиональным солдатом, его храбрость неоднократно подтверждалась в боях, и он вызывал уважение, даже благоговение, у своих солдат. Он не боялся жестокой рукой навязывать дисциплину и обладал "боевым чутьем", которое является признаком великого полководца: то есть он с первого взгляда понимал, где слабое место противника и как пробиться сквозь знаменитый "туман войны" фон Клаузевица. Еще более примечательно то, что в отличие от многих великих генералов и несмотря на свой непомерный эгоизм, Скотт был неожиданно хорошим слушателем, который интересовался мнением окружающих и ожидал от своих офицеров, служивших в его штабе, выражения собственного мнения, даже если оно противоречило его.
Скотт также был талантливым планировщиком. Для своей миссии против Мексики он предложил "самое крупное амфибийное вторжение в истории" и, безусловно, самое рискованное. Ему требовалось не менее 15 000 человек (из них 9 000 - из войск Тейлора), 50 морских транспортных судов и 140 "плоскодонок", чтобы перевезти "первую волну" из 5 000 человек вместе с артиллерией, припасами и лошадьми с кораблей на пляжи к юго-западу от Веракруса, и все это под охраной американских военных кораблей. Его невероятно подробные планы основывались на предположении, что к Мехико можно подойти только из Веракруса, а не с севера, как пытался сделать Тейлор. Высадившись на берег, войска должны были как можно быстрее продвигаться вглубь страны, чтобы избежать "сезонного натиска страшной вомито (желтой лихорадки) вокруг Вера-Круса", а оборона Вера-Круса, особенно форта Сан-Хуан-Улуа, была настолько сильна, что войска должны были высадиться на открытых пляжах к югу от города, затем осадить или успешно штурмовать его, прежде чем продвигаться вглубь страны. План Скотта изначально не предполагал захвата гавани. Войска должны были взять Веракрус, сильно укрепленный город, прежде чем они смогут получить подкрепление и снабжение по морю. Предоставить Скотту требуемое количество людей (в итоге он согласился на 12 000) можно было, только сформировав девять полков из почти 7000 добровольцев, а силы Тейлора были разбиты до основания. Плоские лодки, или, как их иногда называли, "лодки для серфинга", должны были быть изготовлены по проекту Скотта в трех разных размерах, чтобы их можно было складывать для экономии места на палубе. Каждая из них весила более трех тонн и стоила 795 долларов. Это были "первые специально построенные американские амфибийные суда". Скотт даже указал точные размеры и тип древесины, которую нужно было использовать - казалось, он продумал все до мелочей и проконсультировался со всеми экспертами. Это была не просто импровизированная атака. Скотт учитывал все: от медицинских проблем людей и лошадей до правильного выбора пляжей и количества времени, которое потребуется на строительство плоскодонок и фрахт транспортных судов. Учитывая все это, просто чудо, что с момента принятия командования на следующий день после Дня благодарения 1846 года до высадки на пляже Коллада 9 марта 1847 года Скотту потребовалось всего тринадцать недель.
Как и следовало ожидать, перспектива лишиться более половины своих сил не обрадовала Закари Тейлора, но и не привела его к бездействию. Менее чем за три недели до того, как Скотт покинул Вашингтон, чтобы принять командование экспедицией в Веракрус, генерал Вул все еще продвигался на юг к Паррасу от Монкловы, с капитаном Ли и его пионерами во главе, надеясь расположить свои силы для поддержки генерала Уорта. Ли писал Мэри 1 декабря, что совершил "долгий жаркий марш", преодолев за день более тридцати миль, прежде чем достиг воды, "а потом она была немного соленой", по твердой земле и сквозь облака "известковой пыли" - марш настолько тяжелый, что 200 человек "потеряли сознание" от жары, истощения и жажды, и их "пришлось уложить в повозки", а несколько лошадей и мулов "были оставлены [мертвыми] на дороге". Патриций Ли неизбежно сравнивал "имения", которые он проезжал по дороге, с особняками у себя дома и отмечал, что все владельцы бежали, "не оставив ничего, кроме пеонов, чтобы принять [нас], которые, бедняги, доведены до состояния рабства хуже, чем наши негры". Он прибыл в Сальтильо за два дня до Рождества и отметил, что с прибытием отряда генерала Вула генерал Ворт собрал "довольно приличное войско", хотя он "начал питать слабые надежды найти им применение", поскольку местонахождение Санта-Анны по-прежнему было неизвестно. Генерал Ворт пригласил Ли "сделать его дом моим домом", но, очевидно, предпочел разбить лагерь со своими людьми. Он написал Мэри в канун Рождества, что местность вокруг Сальтильо "однообразна и неинтересна", за исключением гор, которые "великолепны". Птичий мир, всегда вызывавший интерес Ли, был скуден из-за отсутствия деревьев, за исключением "мексиканской куропатки... гораздо красивее нашей" и трех синих птиц. Он все еще поздравлял себя с выбором лошадей. Креол, его паломино, по его словам, "считался самым красивым в армии", а Джим Коннелли измерил "один прыжок... через овраг и сказал, что он был 19 футов". * Его вторая лошадь, щавелевая кобыла, которую он купил в Техасе, несмотря на свой нескромный нрав, не возражала против "веса, одеял и седельных сумок, пистолетов, рюкзака и [столовой]". (Ли предпочитал кобыл, пока не приобрел Тревеллера). Джим ездил на третьей лошади, темно-гнедом мерине, "глубокогрудом, крепком и сильном". Все три лошади без проблем проходили по пятьдесят-шестьдесят миль в день по пересеченной местности.
Здесь можно увидеть Ли как профессионального солдата, с пристегнутым к седлу снаряжением, безропотно преодолевающего по пятьдесят миль в день в условиях изнуряющей жары. На Рождество его ранний завтрак был прерван известием о приближении врага, который находился менее чем в тридцати милях от него. "Поезд с боеприпасами и провизией был переброшен в тыл. Наши палатки были разбиты, повозки упакованы и упряжки готовы двинуться в путь в одно мгновение". Ли двинулся вперед и лег в траву с оседланной рядом с ним буланой кобылой, рассматривая в подзорную трубу "проход в горе, через который подходила дорога", но чувствуется его разочарование. Когда армия Санта-Анны не появилась, лагерь снова разбили на том же месте, а повара занялись приготовлением рождественского ужина. "Я сам был удивлен, - писал он Мэри, продолжая свое письмо, - красивым видом пиршества под снисходительным освещением свечей". Ли, всегда плодовитый автор писем даже по меркам середины XIX века, часто тянулся к поэзии, давая почувствовать, что за "мрачным" солдатом скрывается другой человек. Читая переписку, можно представить себе талантливого акварелиста, человека, чьи тонко нарисованные топографические карты достигают уровня искусства,
